На абонементе Центральной библиотеки развернута книжная выставка «Мой Дагестан! Начал начало…», посвященная творчеству писателей Дагестана

На выставке представлены книги стихов и прозы дагестанских авторов из фондов Центральной библиотеки. Это сочинения таких известных писателей, как Расул Гамзатов, Фазу Алиева, Сулейман Стальский, Гамзат Цадаса, так и произведения пока еще мало известных у нас авторов: Ахмедхана Абу-Бакара, Муссы Магомедова, Рашида Рашидова, Юсупа Хаппалаева и других.

«В горах – наш дух и характер, в горах  мудрость наших отцов, мужество наших сыновей, честь наших девушек», – говорят о себе жители Дагестана.

О жизни этой горной республики, ее людях, гордых и вольнолюбивых, о природе этого прекрасного края рассказывают представленные на выставке книги.
А прочитать их горожане смогут благодаря таланту переводчиков на русский язык: В. Солоухину, Н. Гребневу, Л. Лебединской, И. Сельвинскому, В. Лукашевичу, А. Зорину, Л. Щеглову и многим, многим другим.

«Пусть мою книгу прочитает хотя бы один человек, и я буду рад. Я хочу рассказать этому человеку о моей маленькой, простой и гордой стране. Где она находится, на каком языке говорят ее жители, о чем они говорят, какие песни поют», – писал Расул Гамзатов в книге "Мой Дагестан".

Мы надеемся, что благодаря этой выставке жители подмосковного Красноармейска узнают о прекрасной Стране Гор немного больше.

А читателям нашего блога мы предлагаем рассказ о Дагестане, составленный из цитат дагестанских писателей.

«Мой Дагестан! Начал начало…»

Когда я, объездивший множество стран,
Усталый, с дороги домой воротился,
Склонясь надо мною, спросил Дагестан:
"Не край ли далекий тебе полюбился?"

На гору взошел я и с той высоты,
Всей грудью вздохнув, Дагестану ответил:
"Немало краев повидал я, но ты
По-прежнему самый любимый на свете.
(Расул Гамзатов «Мой Дагестан»)

 «Кавказ! В поверьях горских – это всадник. Он вечно юный и седоголовый, небесного достигши перевала, заворожен был красотой земли. В его хурджинах, окаймленных светом, украшенных зеленой бахромой, бессмертье жизни – доброта людская. В суме, что справа, – Каспий, и море Черное – в другой. И всадник, перекатывая солнце, прислушивается к музыке вершин. С одной стороны горного хребта – благодатная Кахетия, с другой – суровый Дагестан, край, который издревле называли каменным мешком…»
(Ахмедхан Абу-Бакар «Манана»)

«В последние годы я всегда летела в аул самолетом. А из окна самолета мой маленький Дагестан кажется застывшим морем, словно разбушевавшаяся стихия вдруг остановилась, окаменев. Сверху, с самолета, почти не видно бархатных долин, не слышно бормотанья родников. И потому край кажется зловещим и безжизненным.

Но ступи с самолета на траву лужайки – и аромат полевых цветов обовьет, опьянит тебя. В лицо ударит ни с чем не сравнимый горный воздух. И ты сразу забудешь о том, что видел с высоты. Усталости как не бывало.

Иди в аул пешком. Под ногами твердая, знакомая с детства земля. Зигзагами вьется тропинка меж лугов с высокой травой и неброскими цветами, меж камней и скал, мимо рек и родников. Вьется со знанием дела, то поднимая, то опуская путника, молчаливо храня его тайны.

Тропинка, утоптанная тысячами ног, тысячами копыт, обильно политая кровью, израненная пулями, исколотая кинжалами.

Доверься ей – и она поведет тебя по всем своим поворотам, отводя от пропасти, от колючих кустов, от острых скал».

(Фазу Алиева «Роса выпадает на каждую травинку»)

Р. Боим

Отара в горах (1979)
Из фондов Красноармейской Картинной галереи

«Кто из вас бывал в Сарагинских горах, где в лучах полуденного солнца под многоцветными арками многоцветных радуг шумят, низвергаются со скал говорливые водопады? Кто смотрел с этих суровых высот на парящих над ущельями орлов; кто видел, как в открытую дверь сакли входит молчаливый седой туман и садится у очага, украшенного резным каменным наличником, чтоб исчезнуть здесь, как призрак, смутив суеверные души? Кто из вас стучался кунаком к горцу в сирагинских аулах?

А мне частенько доводится искать ночлег в горских саклях. Люблю идти по затравеневшей тропе к забытому роднику с причудливым названием «Родник шести невест». Люблю подниматься на лошади по крутым каменистым склонам и, когда голова коня окажется вровень с моей, обнять его за шею.

Люблю, когда с хриплым лаем бросается навстречу от недалекого куша – стоянки чабанов – свора свирепых собак и слышится тут же громкий, эхом отдающийся крик чабана: «Что всполошились, бесовы дети? Свой идет!» Чабаны встречают путника как родного, просят остановиться, погреться у костра и непременно предложат попробовать чабанский хинкал с курдюком или свежий овечий сыр – берта».
(Ахмедхан Абу-Бакар «Даргинские девушки»)

«Летний день угасал. Тени легли на поля и ущелья. Солнце, убрав свои лучи, золотым шаром катилось за гору. Коснувшись его вершины, оно словно присело отдохнуть, окрасив разбросанные по небу облака в багрово-красный цвет. Облака похожи были на заблудившихся овец.

Затихшее днем село ожило, как улей, в который роем возвратились пчелы. Женщины несли домой полные мешки травы – корм для коров. По узеньким, как лента, тропинкам гуськом шли молодые девушки. Умывшись после горячего трудового дня холодной водой, они все же не остыли. Щеки пылали».
(Муса Магомедов «Корни держат дерево»)

«Вечер сумерек слои
Выстлал по долинам сонным,
Напоследок щебеча,
Засыпает птичий хор.
Наверху по гребням гор
Пронеслись бесшумно кони –
Словно на небе пасутся,
От земли себя умча.
Все прозрачней в вышине –
Видно, месяц на подходе,
Разгорается в ночи
Перемигиванье звезд.
Мир вечерний так не прост:
Волшебство его мелодий,
Естество забот небесных
У меня в крови звучит.
И чем дольше я в себе
Ощущаю эти ритмы,
Тем отчаянней летит
Мое сердце в глубь небес, –
Бесконечен интерес
К мирозданью: с ним ли слитна
Жизнь любви? Иль на земле
Лишь родится эта мука,
От которой плачет сердце
И душа в ночи кричит?»
(Рашид Рашидов «Долинам подарил…»)

О. Порхайло

Дагестан (начало 1950-х)
Из фондов Красноармейской Картинной галереи

«Рассвет застал меня за письменным столом. Я так увлекся работой, что не заметил, как побелело окно, явственнее выступили очертания предметов в комнате, на которые падал свет настольной лампы… Я подошел и распахнул окно. В лицо ударила свежесть, смешанная с запахом земли, мокрых от росы трав и цветов, растущих на клумбах под самым окном. В этот миг из-за зубчатых вершин выглянуло солнце и скользнуло лучами по деревьям, которые тот час вспыхнули, точно факелы, засветились своим нарядным зеленым убором. Не верилось, что несколько минут назад в ауле властвовала тьма: дома засверкали черепичными крышами и стеклами окон, телевизионными антеннами, еле заметными сквозь буйно разросшиеся сады аула. Сады сейчас в весеннем цветении. Они источают такой густой аромат, особенно на заре, что человек, дыша им, чувствует легкое опьянение, как от доброго и старого вина. А чарующая красота цветущих деревьев?! В своем белом, розовом убранстве они похожи на молодых горянок, которые пришли на аульскую свадьбу в роскошных, длинных до пят платьях. Издали слышен шум быстрой говорливой речки. Она дугой огибает селение, придавая ему особую прелесть, – в жаркую погоду вода ее холодна и прозрачна, и можно видеть девушек, спешащих к ней, кто с кувшином, кто – ополоснуть руки и лицо, ведь ходит же поверье, что горная река – источник здоровья, долголетия и красоты!»
(Якуб Яралиев «Лучи и тени»)

О. Порхайло

Дагестан (начало 1950-х)
Из фондов Красноармейской Картинной галереи

«– С огнем не шути! - говорил мой отец.
– В воду камни не бросай, – просила мама.

Разные люди по-разному вспоминают своих матерей. Я ее помню утром, днем и вечером.
Утром она с кувшином, полным воды, возвращается с родника. Несет она воду как что-то самое драгоценное. Поднялась по каменным ступенькам, опустила кувшин на землю, начинает разжигать огонь в очаге. Разжигает она его как что-то самое драгоценное. Глядит на него не то с опаской, не то с восхищением. Пока огонь разгорается как следует, мать качает люльку. Качает она ее как что-то самое драгоценное. Днем мать берет пустой кувшин и идет к роднику за водой. Потом разжигает огонь, потом качает люльку. Вечером мать приносит воду в кувшине, качает люльку, разжигает огонь.
Так делала она каждый день весной, летом, осенью и зимой. Делала неторопливо, важно, как что-то самое нужное, драгоценное. Идет за водой, качает люльку, разжигает огонь. Разжигает огонь, идет за водой, качает люльку. Качает люльку, разжигает огонь, идет за водой. Так я вспоминаю свою маму. Идя за водой, она всегда говорила мне: "Посмотри за огнем". Хлопоча с огнем, наказывала: "Не опрокинь, не пролей воду". А еще говорила, убаюкивая меня: "Отец у Дагестана - огонь, а мать - вода".
Наши горы и правда похожи на окаменевший огонь. Итак, поговорим об огне.
О камень камнем ударь - вспыхнет искра огня.
Скалу со скалой столкни - вспыхнет искра огня.
Ладонь о ладонь ударь - вспыхнет искра огня.
Слово со словом столкни - вспыхнет искра огня.
Пальцами на зурне сыграй - вспыхнут искры огня.
В глаза зурнача и певца погляди - увидишь искры огня.
Даже папаха горца, сшитая из шкурки ягненочка, отливает искрами огня, особенно если ее погладишь.
Когда горец в такой папахе выходит на свою крышу, на соседней горе начинают таять снега.
И сам снег искрится огнем. И рога тура, остановившегося на рассветном гребне горы, отсвечивают огнем. И закатные скалы плавятся в красном огне.
Огонь и в словах горской пословицы, и в слезе горянки. На конце винтовочного ствола и на лезвии кинжала, выхватываемого из ножен. Но самый добрый и самый теплый огонь - в сердце матери и в очаге каждой сакли.
Когда горец хочет сказать о себе хорошее или попросту похвалиться, он говорит: "Ни к кому еще не приходилось мне заходить за огнем".
Когда горец хочет сказать о каком-нибудь нехорошем, неприятном человеке, он говорит: "Дым, выходящий из трубы, не больше крысиного хвоста".
Когда ссорятся две пожилые горянки, одна кричит: "Да не загорится огонь в твоем очаге". "Да потухнет у тебя в очаге и тот огонь, который уже горит", - отвечает другая.
Желая сказать о храбреце, говорят: "Это не человек, а огонь!"
(Расул Гамзатов «Мой Дагестан»)

О. Порхайло

Дагестан село Чох (начало 1950-х)
Из фондов Красноармейской Картинной галереи

«Пред пламенем родного очага
Еще мой дед говаривал, бывало:
- С лихвой хватает одного врага,
А ста друзей, как ни крутись, все мало».
(Гамзат Цадаса из «Четверостиший»)

«У кого нет друзей, тот может сказать, что он еще не родился. Чтоб взошла трава, чтоб в изумруде трав засверкали белые, красные, желтые, синие цветы, в первую очередь нужна земля, а чтоб человек был достоин называться человеком, нужны друзья. Несомненно и то, что у дурного человека есть свои друзья, верные и преданные, но то, что существует между ними, вряд ли назовешь дружбой, это скорее всего сделка. Такие люди лишены чувства привязанности, беспокойства о других. Заботиться о судьбе друга, быть отзывчивым и готовым разделить с ним радости и горе, если надо – постоять за него, как за самого себя, быть твердым, чтоб, если товарищ споткнулся (лошадь на четырех ногах и то спотыкается!), он мог крепко опереться на плечо друга и вновь подняться в полный рост, ибо даже на поваленном дереве ветви растут прямо, – вот в этом и проявляется благородство, в этом достойная похвалы почтенных горцев черта характера. Не о том слагают в горах легенды, кто, пожертвовав друзьями, сам вышел победителем из борьбы, а о том, кто друзей научил побеждать».
(Ахмедхан Абу-Бакар «Даргинские девушки»)

«Моя бы давно закатилась звезда,
Когда б не имел я родного гнезда,
Словно кукушка в горах.
Когда б для меда у горных высот
Я не лепил бы старательно сот,
Был бы подобен слепню»,
(Юсуп Хаппалаев из книги стихов «Долг») 

О. Порхайло

Дагестан (начало 1950-х)
Из фондов Красноармейской Картинной галереи

 

«Мой Кубачи! Он вцепился в крутой горный склон. Темно-синие дома – один над другим, как ступени древней каменной лестницы. Над плоскими глинобитными крышами тянутся из кривых, скрепленных известью труб дымы очагов наших – сплетаются в широкую серую косу. Дымная коса, цепляясь за деревья, плывет в ущелье, мешается с туманами и тучами, тает на границе неба и высоких снегов. Горные снега! Они как паруса в небесной синеве. Мчатся облака, и кажется, что пляшут горные наши снежные паруса, как и ваши морские, на синих волнах… А вот и Мацабех-гора. Самая высокая, правда?  Она близко – поэтому так кажется. Красоваться пришла перед кубачинцами, манит к себе. Нет, не просто к ней подойти. Путь к Мацабех-горе преграждает речка. Маленькая, зато шумная. Прислушайся – донесутся и до тебя звуки ее жизни. Кружится, бьется в берега, ворочает камни, гудит, как большая. Успокаивается в Сулевкентской долине… Торчит перед глазами Цицила – еще одна гора. Повернулась к нам отвесной своей стороной, – как занавес, закрывает от нас другие аулы. Вот бы отодвинуть, поглядеть, а! Приезжай, поживи у нас, Белла. Обогнем Цицилу, все рассмотрим. Нам это, ей-богу, не трудно».
(Магомед-Расул (Расулов Магомед-Расул Расулович) «Хартум и Мадина»).

Кубачи

  «У малого народа оказалась большая судьба. Еще пишется повесть о Дагестане. Нет и не будет у нее конца. Счастлив буду я, если в этой золотой и извечной книге окажется хоть одна и мной написанная страница. Я пою свою песню, прими ее, мой Дагестан!
Дагестан, все, что люди мне дали,
Я по чести с тобой разделю,
Я свои ордена и медали
На вершины твои приколю,
Посвящу тебе звонкие гимны
И слова, превращенные в стих,
Только бурку лесов подари мне
И папаху вершин снеговых!
Вот и все. Пора нам расстаться. Как говорится, бог даст, еще встретимся».
(Расул Гамзатов «Мой Дагестан»)

Ольга Любимова